Смерть Петра Павловича Ершова нисколько не повлияла на популярность «Конька-горбунка». В дореволюционной России сказка переиздавалась 26 раз и вызвала массу подражаний и подделок (только в 1870-1890-х годах вышло около 40 поддельных «Коньков-Горбунков»).



Самым популярным «кавером» стала вышедшая в 1906 г. книга «Конек-скакунок» С.Басова-Верхоянцева – настоящий политический памфлет, написанный по горячим следам революции 1905 г. В Советском Союзе сказка о простом парне и царе-самодуре стала еще популярнее и переиздавалась более 200 раз. Правда, и здесь не обошлось без цензурных перегибов. В 1922 г. цензору не понравилась сцена, где народ кричит царю «ура», а также строка «Вишь, что, старый хрен, затеял: хочет жать там, где не сеял!», в которой он усмотрел... «порнографию». В 1934 г. цензоров смущала уже вся сказка, в которой, как они писали, изображена «история одной замечательной карьеры сына деревенского кулака». Но здравый смысл победил, и успех сказки был мощно подкреплен замечательными художественным 1941 г. (реж. А. Роу) и мультипликационным 1947 г. (реж. И. Иванов-Вано) фильмами.Блестящего наследника заданной народно-пародийной традиции Ершов обрел в лице актера Леонида Филатова, написавшего в 1985 г. свой «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца». «Сказ» открыто отсылал нас к стилю «Конька-горбунка», но его сатира обретала актуальный социальный оттенок. «Хороша ль, плоха ли весть, – Докладай мне все как есть! Лучше горькая, но правда, Чем приятная, но лесть! Только если энта весть Снова будет – не Бог весть, Ты за эдакую правду Лет на десять можешь сесть!..»Но вот в 1996 году на славное имя Ершова впервые набежала тень. Нет, «Конька-горбунка» не собирались запретить, его просто хотели отобрать... у автора. Первой «ласточкой» стала статья А. Лациса «Верните лошадь!», где автор уверенно требует отдать лавры Ершова... Пушкину. Через какое-то время В. Перельмутер издает «Конька-горбунка», на титульной обложке которого уже откровенно красуется имя Пушкина (правда с вопросительным знаком), а потом к делу Лациса-Перельмутера активно подключается В. Козаровецкий.Как же выглядит история «Конька-горбунка» в изложении троицы «разоблачителей»? А выглядит она так. Пушкин пишет «Конька-горбунка», но понимает, что не сможет издать его под своим именем. Мол, уж много он позволил в сказке политических аллегорий. Так в образе коварного спальника выведен никто иной, как шеф николаевских жандармов – Бенкендорф; кит, мучающийся от того, что проглотил «три десятка кораблей» – это государство, осудившее декабристов, а царь, волочащийся за молоденькой девицей – и вовсе сам Николай I, оказывающий знаки внимания жене Пушкина.Для того, чтобы сказка всё же увидела свет, Пушкин замышляет хитроумную мистификацию, к которой привлекает Плетнева и других необходимых лиц. Плетнев находит наивного студента в бедственном материальном положении и предлагает ему за плату переписать рукопись «Конька» и поставить под ней своё имя. По мнению Лациса-Перельмутера-Козаровецкого это многое объясняет – и то, как удалось юноше в 18 лет написать такую гениальную сказку, и то, почему после ему не удается написать ничего подобного, и то, почему он сжег свои рукописи и дневник. На этом исследователи не успокоились. Они решили, что Ершов своими правками в изданиях 1856 и 1861 годов только испортил и исказил первоначальный вариант «Конька», написанный ясным языком Пушкина. Поэтому было решено «исправить» теперь самого Ершова.В. Козаревский: «...мне пришлось самому взяться за восстановление пушкинского текста и его издание. Я проанализировал редакцию издания 1834 года, все исправления и дополнения 1856 года и окончательный текст сказки сформировал по принципу: во всех случаях, когда исправления текст очевидно ухудшают, они отбрасываются как ершовские; в тех случаях, когда исправления текст заметно улучшают, они принимаются – как пушкинские, в остальном (где преимущество той или иной редакции не столь очевидно) положившись на собственную интуицию в движении за ходом пушкинской мысли».Какое самоуверенное заявление, не правда ли? Интуиция – это конечно, вещь хорошая, но давайте посмотрим, так ли уж сильно ухудшил Ершов первоначальный текст. Начнем со знаменитого первого четверостишия, того самого, которое, по утверждению издателя Смирдина, написал сам Александр Сергеевич. В первом издании оно звучало так:«За горами, за лесами, За широкими морями, Не на небе – на земле Жил старик в одном селе».В издании 1861 г. Ершов заменяет третью строчку на «Против неба – на земле», и, по мнению многих, эта правка более чем удачна – в первом случае выражение излишне и бессмысленно (ну с чего бы старику жить на небе?), во втором – оно становится поэтичным и образным. Забавно, что с 1915 г. эти четыре стиха даже печатали в Пушкинских собраниях сочинений (вместе с Ершовской правкой!), пока в 1936 г. М. Азадовский не убедил литературоведов, что авторство Пушкина здесь не так уж ясно – мол, вряд ли Ершов при его пиетете перед Александром Сергеевичем решился бы править его строки. Здесь еще можно поспорить – допустим, я не думаю, что пиетет помешал бы настоящему поэту внести более удачную правку в свое же произведение (Пушкин-то на авторство не претендовал и вообще доля участия роли Пушкина в «Коньке-горбунке» неизвестна).Насчет остальных правок, конечно, можно спорить. Да, Ершов действительно заменил очень много ясных слов и выражений на просторечные – ну так их и в первом варианте было хоть отбавляй (а это не характерно для языка сказок Пушкина). Здесь вполне ясно желание автора еще больше приблизить сказку к народной речи. Есть, конечно, и неблагозвучные замены – например, «Если ж нужен буду я / Если ж вновь принужусь я...» – но ведь можно привести и другие примеры. См. отрывок из 1-го издания и рядом (в скобках) исправленные позже строчки:«Кобылица молодая, Задом, передом брыкая, (Очью бешено сверкая,) Понеслася по полям, (Змеем голову свила) По горам и по лесам. (И пустилась как стрела.) То заскачет, то забьётся, (Вьётся кругом над полями,) То вдруг круто повернётся. (Виснет пластью надо рвами,) Но дурак и сам не прост – (Мчится скоком по горам,) Крепко держится за хвост. (Ходит дыбом по лесам)«. »На него дурак садится, (На конька Иван садится,) Крепко за уши берет, (Уши в загреби берет,) Горбунок-конек встает, (Что есть мочушки ревет.) Черной гривкой потрясает, (Горбунок-конек встряхнулся,) На дорогу выезжает; (Встал на лапки, встрепенулся,) Вдруг заржал и захрапел, (Хлопнул гривкой, захрапел) И стрелою полетел»Остальные доводы сторонников «мистификации» рассыпаются уже только потому, что они документально не подтверждены, а иногда и грубо искажают известные факты. Допустим, почему Пушкин побоялся издать под своим именем «Конька», но спокойно издал в том же году не менее «крамольную» сказку «О золотом петушке»? И почему это не может быть авторов, прославившихся только одной книгой? А Грибоедов с «Горем от ума»? А Кен Кизи с «Над кукушкиным гнездом»?По этому поводу очень метко пошутил тюменский журналист А. Омельчук – «Если Пушкин – наше всё, так отдадим ему всё наше?!». Впрочем, кроме «пушкинской» есть еще и другая теория – о том, что «Конька-горбунка» написал музыкант-арфист Николай Девитте (да еще и отдельные удачные стихи Ершову подкидывал), которую я здесь даже разбирать не хочу. Всех желающих подробно узнать мнение специалиста насчет «пушкинской мистификации», рекомендую ознакомиться со статьей Т. Савченковой «Конёк-Горбунок» в зеркале «сенсационного литературоведения».Ну а вердикт запросам Козаровецкого в Пушкинскую комиссию подвел в 2009 г. ее председатель В. Непомнящий: «Ты сначала докажи, что это был Пушкин, а потом разоблачай Ершова. Известно, что Пушкин написал первые четыре стиха и внес поправки в текст Ершова, все остальное – домыслы. Выдумку нельзя опровергнуть, по крайней мере Институт мировой литературы и Пушкинская комиссия этим заниматься не станут».П. Ершов: «Конек мой снова поскакал по всему русскому царству. Счастливый ему путь! Заслышав похвалу себе от таких талантливых людей, как Пушкин, Жуковский и Плетнев, и проскакав за это время всю долготу и широту Русской земли, он очень мало думает о нападках господствующей школы и тешит люд честной, старых и малых,.. и будет тешить их пока русское слово будет находить отголосок в русской душе, т.е. до скончания века».